Немногие артисты осмеливаются совершить столь радикальный поворот в своем творческом пути, как Александр Русанов, известный под псевдонимом Hit eXDee. Менее года назад Александр сделал решительный шаг: от мощного, адреналинового панк-рока, где он держал ритм за барабанной установкой в составе группы, выступавшей на одной сцене с такими монстрами, как Noize MC и 5’Diez, он перешел к тонкому, медитативному миру этно-электроники. Сегодня его студия в Санкт-Петербурге — это перекресток, где пульсирующий бит танцпола встречается с гудением древних гуслей и голосом веков. Его недавний релиз «Chekeshch», основанный на старинной чувашской песне, стал манифестом этого нового звучания. Мы пригласили Hit eXDee поговорить о том, как бывший барабанщик нашел свою душу в синтезаторах и народной магии, и каково это — быть начинающим продюсером, который переписывает собственную музыкальную историю.
*Информация для вопросов взята с официальной группы ВКонтакте и Творческой автобиографии
Ваш путь — это резкий переход от физической, аналоговой мощи панк-рока и барабанов к цифровой, мистической этно-электронике. Что именно стало той “встречей”, которая заставила вас полностью отказаться от гитар и палочек и взять в руки гусли и DAW?
Это был не резкий отказ, а долгое, осознанное путешествие. После того как концертная активность сошла на нет, я переехал в Москву и примерно в 2015 году открыл для себя мир этно-электроники. Я начал ходить на концерты, и одно из самых сильных впечатлений на меня произвел гусляр Гудимир — именно его мастерство зажгло во мне желание научиться играть на гуслях. В тот же период в моём сознании глубоко отпечаталась группа «Ветер Всем». Я погружался не только в саму музыку, но и в культуру, историю её происхождения. Переехав в Петербург в 2018-м, я долгое время оставался «сосудом», который впитывал эти звуки. А в 2025 году просто понял, что переполнился — пришло время из слушателя превратиться в создателя.
Ваш никнейм Hit eXDee — это зашифрованное признание: “бывший барабанщик”. Насколько болезненным был этот “отказ” от прошлого, и как вы перенесли дисциплину и чувство ритма, приобретенные в панк-группе, в мир электронной аранжировки?
Это не было болезненным отказом, это была честная точка на карте моего пути. «Hit exdrummer» — это не отрицание, а констатация факта, который меня сформировал. Вся ритмическая дисциплина, всё чувство грува, которое я вынес из рок-группы, теперь живёт внутри меня. В электронной музыке ты сам создаёшь весь ритм-скелет трека, и опыт барабанщика здесь бесценен. Просто теперь я бью не по пластикам, а по клавишам контроллера.
Вы упомянули, что ваша текущая философия — это поиск баланса между хаосом урбанистических звуков и мелодикой прошлого. Можете ли вы детально описать, как этот баланс проявляется в вашем продакшене на техническом уровне?
Пока я многое делаю по ощущениям, но я стараюсь придерживаться небольшого правила: чтобы ни один инструмент не «торчал» из микса, не кричал: «Смотри на меня!». Каждый звук должен дополнять другой. В треке «Chekeshch» я специально сделал тембр гуслей немного приглушённым, «завуалированным», чтобы он вплетался в электронную ткань, как воспоминание, а не звучал отдельным концертом. Пока у меня не хватает опыта, чтобы смело выводить гусли на первый план, но к этому я и стремлюсь — к такому балансу, где древность и современность сосуществуют на равных, дополняя друг друга.
Вы начали изучать программы в марте и уже к октябрю имеете полноценный релиз. Что стало главным катализатором такого быстрого погружения в продюсирование, и как вы справляетесь с огромным объемом информации, который нужно освоить новичку?
Главным катализатором было желание наконец-то выпускать свою музыку, а не хранить её в столе. Когда есть внутренний огонь, он сжигает все страхи. Я не пытался объять необъятное. Я ставил перед собой конкретные задачи: «Сегодня научусь писать бит», «Завтра разберусь с реверберацией». Ютуб и форумы стали моими университетами. Ошибок было море, но каждая из них — это шаг вперёд. Самое главное — не просто изучать теорию, а стараться сразу использовать приобретенные знания на практике.
Ваш первый трек, «Ep Tavarla», стал ремиксом на народную артистку Чувашии. Насколько глубоко вы погрузились в изучение чувашского фольклора и традиционных ладов для создания аутентичного, но современного звучания?
Моё погружение началось ещё в московский период, когда я увлёкся не только музыкой, но и культурой, стоящей за ней. Я не музыковед, мой подход — не академический, а скорее эмоционально-исследовательский. Я слушал, впитывал, пытался понять душу этих мелодий. Для меня важнее была не строгая аутентичность ладов, а эмоциональная правда. Я услышал песню Августы Уляндиной, и она легла на ту почву, что была подготовлена годами интереса к фольклору. Моя задача была «прочувствовать» и передать это чувство на языке, понятном современному слушателю.
Трек «Chekeshch» («Ласточка») использует живые барабаны и гусли. Как вы интегрируете акустические, органические тембры в электронный бит так, чтобы они не “потерялись”, а, наоборот, подчеркивали глубину старинной песни?
Секрет в обработке и работе с пространством. Я использовал качественные семплы живых барабанов, которые уже изначально хорошо звучали. Их не пришлось сильно «ломать» эквалайзером. Гусли, пропущенные через реверберацию и дилей, создают то самое ощущение «голоса из прошлого». А чтобы всё склеилось в единую картину, я использовал компрессию на группе ударных и группе синтов. Это как собрать пазл: нужно, чтобы каждый элемент занимал своё место в частотном спектре и в стереопространстве.
Использование детских рисунков ласточек для обложки «Chekeshch» — очень трогательный момент. Как вы пришли к этой идее, и что эти детские работы добавили к восприятию вашей, казалось бы, серьезной этнической работы?
Это самые важные ласточки в моей жизни, потому что их нарисовали мои дети. Мне хотелось не просто найти визуал, а сделать творчество семейным, приобщить их к своему миру. Детские рисунки — это сама искренность, чистота и та самая надежда, о которой поётся в песне. Они сняли с этнической музыки налёт «музейности» и серьёзности, сделав её живой, тёплой и по-настоящему близкой. Для меня это не просто обложка, это личный символ связи поколений и простой человеческой радости.
Энергия панк-концерта и энергия танцпола, которую вы стремитесь создать. В чем для вас принципиальное отличие этих двух видов «отдачи» и «принятия» энергии между артистом и аудиторией?
На панк-концерте энергия взрывная, немедленная. Ты видишь лица, слышишь крик, ловишь летящие на сцену волны. Это диалог в реальном времени, почти рукопашный. Энергия танцпола — другая. Она более медитативная, циклическая. Ты не видишь каждого человека, ты чувствуешь пульс зала, который отвечает тебе не криком, а движением. Это не взрыв, а течение. И в том, и в другом случае ты отдаёшь себя, но получаешь взамен совершенно разные, но одинаково ценные эмоции.
Гусли — инструмент с очень специфическим, “деревянным” тембром. Какие технические приемы (обработка, сэмплирование, эффекты) вы используете, чтобы гусли звучали современно, не теряя своей сакральности?
Я не виртуоз, поэтому мой подход гибридный. Сначала я подбираю мелодию на настоящих гуслях, чтобы поймать душу и интонацию. Потом переношу партию в MIDI, используя плагин с семплами реальных гуслей. Это даёт мне больше контроля. Ключ — в обработке. Без реверберации и дилея гусли звучат слишком «голо» и академично. Эти эффекты создают то самое сакральное пространство, «одушевляют» цифровой звук. А компрессия помогает «усадить» их в микс, чтобы они не выпирали, а были его органичной частью.
Вы базируетесь в Санкт-Петербурге. Как этот город, известный своей меланхоличной атмосферой и богатой музыкальной историей, влияет на вашу электронную музыку, особенно на ту, что ищет “вечные вопросы”?
Я не считаю, что Петербург настолько меланхоличен, как о нём говорят. Это такой же современный мегаполис со своим ритмом. Да, тут немного спокойнее, чем в Москве, но не настолько. Если пройтись вечером по Невскому проспекту, то это куда оживлённее, чем в Москве на Арбате или Тверской. Но его внешний вид — старее, и в этом его магия. Из-за этого город сам по себе ощущается как мост времени. И именно это ощущение я ищу в музыке — эти самые мосты времени. Петербург не навязывает мне настроение, а даёт самую главную метафору для моего творчества.
Когда вы начинаете трек, что приходит первым: древний мотив, который нужно аранжировать, или современный ритмический паттерн, который нуждается в этнической “душе”?
Пока всегда отправной точкой была мелодия. Я слышу её, и она рождает во мне определённое чувство — тоски, радости, светлой печали. Под это чувство я уже начинаю выстраивать ритмическую основу. Ритм — это скелет, который должен держать эту древнюю душу. Но в будущем мне интересно попробовать пойти и от обратного: создать мощный современный бит и посмотреть, какую «душу» в виде этнической мелодии он захочет принять.
Вы упомянули закрытый гештальт с концертом на Красной площади Чебоксар. Какая новая, нематериальная “сцена” или “площадь” является вашей целью в области этно-электроники?
Та «нематериальная сцена», к которой я сейчас стремлюсь, — это не географическое место, а состояние ума слушателя. Моя цель — чтобы моя музыка стала для кого-то напоминанием, что всё новое — это забытое старое. Чтобы человек в наушниках в метро мегаполиса на несколько минут почувствовал эту связь с чем-то большим и вечным. Если моя музыка сможет создавать такие личные, интимные пространства для людей, это и будет моя главная «площадь».
Как начинающий продюсер, какие самые большие “подводные камни” вы обнаружили в процессе сведения и мастеринга, особенно когда работаете с такими разнородными элементами, как живые барабаны и синтезаторы?
Самый большой подводный камень — это желание сделать всё громко и ярко, из-за чего микс превращается в кашу. Я быстро понял, что сила — в чистоте и простоте. Когда я работал над «Chekeshch», мне помогло то, что я использовал качественные, хорошо записанные семплы живых барабанов. Мне не пришлось с ними бороться. Главной задачей стала не тонкая обработка каждого элемента, а грамотная работа с группами: «склеить» компрессором группу ударных с группой синтов, чтобы они работали как одно целое. Пока я учусь чувствовать эту грань.
Помимо чувашских мотивов, есть ли другие этносы, культуры или, возможно, инструменты (например, варган или хомус), которые вы планируете интегрировать в свои будущие работы?
Да, конечно! Меня очень манят органичные, почти шаманские звуки. Варган, топот ног, бубенчики, колотушки, может быть, даже волынка — всё это может стать прекрасным украшением и дополнением. Я интересуюсь разными культурами — русской, балканской, индийской. Всё, что находит отклик в душе. Но я только в начале пути и открыт для всего нового. Я не профессионал, а исследователь, и весь мир этнических звуков для меня — это непаханое поле.
Учитывая ваш стремительный старт, какой самый важный совет вы бы дали тем, кто сейчас стоит на пороге смены жанра или начала своего музыкального пути, и боится сделать первый шаг?
Самый важный совет: разрешите себе быть начинающим. Не ждите, когда станете виртуозом, чтобы начать творить. Ваша первая работа будет неидеальной — и это нормально. Мой первый релиз далёк от идеала, но он существует! Именно действие, а не размышления, ломает страх. Скачайте DAW, посмотрите один туториал и попробуйте сделать четырёхтактовый луп. Этот первый, возможно, корявый, шаг — самый главный. Не бойтесь открывать для себя новое — это может оказаться невероятно увлекательным.
